Русский час долог
Рус. пословица
Слабохарактерность ещё дальше от добродетели, чем порок
Франсуа де Ларошфуко
Когда вытекает ваше вино, вы печальны, а когда теряете время, вы веселы?
Августин
Время на дудку не идёт
Русская пословица
На каждое дело жизни смотри, как на шаг к небу или аду
Кирилл, епископ Мелитопольский
Для начала хотел бы поделиться недавно пришедшей мне в голову мыслью. Когда в очередной раз увидел нередкое для нашего города зрелище — заглядывающего в урну бомжа,— подумалось: а ведь люди наподобие меня, от конференции до конференции ищущие внешнего толчка, несильно отличаются от подобного бомжа. Спасибо, стало быть, тем, кто способен выстроить «приёмный пункт стеклотары», собрать конференцию.
Ну и теперь уже конкретно о заявленной теме. Известно, что Иммануил Кант, начиная с «Трансцендентальной эстетики», «Критики чистого разума», а затем в «Пролегоменах» развивает идеи о реальности пространства и времени, но о такой реальности, которая принадлежит познающему субъекту, а не окружающему миру вещей (1). Для меня в этих, ставших классическими, размышлениях важно не только и не столько признание того, что для постижения пространства и времени требуется общий опыт субъекта. Мне важно понять, при каких условиях и как открываются опыту субъекта пространство и время нравственно-ценностных взаимоотношений с миром. Ведь этика интересуется не тем, каков мир сам по себе, и даже не тем, как он дан нам в ощущениях или представлениях, а тем, как мы в этом мире общаемся друг с другом.
Категория «пространство» давно кажется мне очень уместной для рассмотрения того, чем интересуется этика. Константин Семенович Пигров не даст соврать, тезисы одной из моих публикаций в сборнике «Философия пира» имеют наименование «Нравственные модусы еды». А ведь поначалу сообщение называлось «Еда в пространстве нравственно-ценностных взаимоотношений», и только по просьбе К.С. была дана другая формулировка. Это я к тому, что для меня давно как-то естественно установилась привычка в качестве одного из подходов к этическому исследованию мыслить «изобразительно».
Да и не только в этическом исследовании, но и в обычной жизни человек буквально смотрится в мир. Мир этот бесчисленномерен. Человек — многомерен. Причем в качестве нравственного субъекта человек не просто вписывается в мир, но и наполняет его специфическим содержанием, как бы создавая мир новый. Для морали привычны формулы «если хочешь быть человеком, воздерживайся от того-то и того-то», или «стремись к тому-то». Ф. Ларошфуко тонко замечал: «Высшая доблесть и непреодолимая трусость — это крайности, которые встречаются очень редко. Между ними на обширном пространстве располагаются всевозможные оттенки храбрости (2), такие же разнообразные, как человеческие лица и характеры»(3). Очень естественными воспринимаются противопоставления «полюсов» добра и зла, то есть человеческому мировосприятию характерна некая двуполяность — с одного конца континуума оказываются в зависимости от культурной и вкусовой привязки Герострат, Чикатило, Гитлер или прочие злодеи разных мастей. Тогда как к полюсу добра нас с большей или меньшей силой влекут примеры героев, праведников, творцов, подвижников.
Характеристики нравственно-ценностной биполярности распространены повсеместно: труженик / лодырь, ласковый / жестокий, стыдливый / циничный, дружественный / враждебный, щедрый / скупой, аккуратный / неряшливый, честный / коварный, ответственный / беспечный, радушный / угрюмый, доверчивый / подозрительный, покладистый / задиристый, отзывчивый / равнодушный, скромный / горделивый, бодрый / нытик, выручать / вредничать, требовать / попустительствовать, утешать / злорадствовать, гордиться / стыдиться, хвастаться / плакаться, хвалить / критиковать, звёздный час и Голгофа — их и им подобные словесные формы можно перечислять, что называется, до утра. Но уже из упомянутого ясно, что деление людей на овец и козлищ не такой уж бред фарисеев. И что слова «нравственная сфера» — это не чистая аллегория, за ними просматривается вполне реальное и достаточно значимое содержание. Я сейчас ухожу от попыток дать данной сфере чёткое определение типа «мир, воспринимаемый совестью», «пространство нравственных возможностей» или «поле психологических и поведенческих реакций нравственного субъекта».
Повторюсь, мне сдаётся, что для этики не столь важно объяснить каков мир (пространство, время, информация, энергия) на самом деле,— этим пускай занимаются физика, онтология. Я — человек, который при помощи этики размышляет про то, как мир дан мне, и про то, насколько картины мира разных людей могут быть согласуемы. Нравственно-ценностное пространство, фигурирующее в этике, конечно же, виртуально. Не реально же святые разных веков соседствуют со святыми, законопослушные с законопослушными, да и злодеи ни в каком едином круге ада не собраны. И время здесь тоже в значительном смысле виртуально — когда мы собеседуем с представителями разных эпох, школ, когда заставляем делиться с нами своими аргументами Сократа, Христа, Августина, Швейцера, это происходит «не в режиме реального времени». Но хотя этот специфический континуум по природе и виртуальный, осваивается он очень даже реально! Это не «унылые беззвучные пространства нормированной действительности», упоминавшиеся Германом Гессе (4). Это пространство активно нами переживается, осмысливается, преодолевается, захватывается и т. п. Здесь человека вполне могут ждать удачи и неудачи. Что-то здесь желанное, предвкушаемое, чаемое, а что-то чуждое, угрожающее. Есть здесь ценностные центры и периферия, зоны отчётливо воспринимаемого и смутно различаемого. Здесь можно реально себя обрести или заблудиться, найти верных единомышленников и непримиримых антиподов.
В интересующей нас сфере происходит также и освоение человеком временн?го континуума. Вспомним русскую поговорку: «Из худых вышли, до хороших не дошли», она и о пространстве, и о движении в нём. Благодарность или обида, чувства долга или мстительности, совет, приказ, предостережение, обещание или отказ — всё это способы включения нравственных субъектов во время. Причём гордиться или стыдиться можно не только за себя, но и по поводу чьих-то действий, состояний. Мечтать (надеяться) — можно и о чьей-то, а не только о своей, удаче. Христианское время связывает воедино современных верующих с людьми прежних веков и с теми, кто ещё только когда-нибудь народится на Земле. И в этой связи есть смысловые реперные точки — первородный грех, страдания Христа и искупление, ожидаемое Второе пришествие. Коммунистическое время тоже наполнено переживанием ожидания светлого будущего, соотнесенного с героическим прошлым и с трудовым настоящим. Время нами переживается, осмысливается, заполняется (или растрачивается), сберегается или отнимается. Можно вести речь о путешествиях во времени, которые могут быть произвольными и непроизвольными, даже принудительными. Адресуясь волей, мыслью в будущее (мечтая, планируя) или прошлое (вспоминая, моделируя, изучая), мы можем проявлять живое участие и праздное любопытство, уважительность, отвагу, ответственность или беспечность, высокомерие, зависть, недоброжелательство.
Ясно, что реально передвигаться во времени у нас нет таких возможностей, какие имеются в пространстве. Время нашей жизни имеет строгую однонаправленность. Хотя что значит «время имеет направление»? Ни больше, ни меньше, чем то, что мы имеем направление во времени. Так, брошенный камень, умей он задумываться о происходящем, мог бы предположить, что пространство имеет направление. И уж во всяком случае понятно, чем плоха психология человека, не укоренённого в прошлом и не имеющего ответственности перед будущим.
Впрочем, даже в оперативных временных интервалах нравственность может проявляться весьма выразительно. Поторапливать, тянуть время, безвременно покинуть, загоститься, суетиться, заставлять ждать — эти и подобные формы, относящиеся к нравственно-ценностному содержанию времени, понятны без комментариев. Древнее латинское изречение гласит: «Bis dat, qui cito dat» (Вдвойне даёт тот, кто даёт скоро). Но ведь мы могли бы в эту мысль внести и уточнение. Уже упоминавшийся Ларошфуко писал: «Чрезмерная поспешность в расплате за оказанную услугу есть своего рода неблагодарность» (5). А Сэмюэль Джонсон так и вообще торопливую благодарность сравнил с местью: «У людей, страдающих неполноценностью,— тонко замечает он,— благодарность превращается в своего рода месть, ответную услугу эти люди оказывают не потому, что им приятно вас отблагодарить, а потому, что тяжело чувствовать себя обязанным» (6).
И ещё одну мысль не премину высказать, касающуюся времени как нравственной ценности. Жду, не дождусь, когда моё личное время, допустим, в метро, окажется под защитой закона. Ведь если у глаз есть веки, и я могу на худой конец отвернуться от того, что мне кажется неинтересным, чуждым, то слух таких возможностей лишён. И на сей день в любой миг в моё незащищённое внутреннее «я» врываются непрошеные объявления, реклама. Время, стало быть, нужно осмыслить этически и юридически.
В восприятии, осмыслении, поведенческом освоении времени много интересного. Время не обладает однородностью, а имеет склонность к растяжению, сжатию, разрывам, перескокам. Историки и культурологи, например, заметили, что целая эпоха может конденсироваться в один эпизод (так, в русском эпосе татары появляются на Руси всего один раз и сразу же изгоняются) (7). Отмечен феномен так называемого «психологического застревания», речь о гипертрофированном внимании к какой-то определённой форме времени (ностальгия о прошлом или зацикленность на былых обидах, капкан злободневности или прожигание настоящего или оторванные от реальности прожекты о будущем) (8). Кто-то из сегодняшних юмористов хорошо сформулировал суть одного из вариантов застревания: «мужики долго находятся под впечатлением, которое они оказали на женщину». Точно то же можно было бы высказать и относительно взаимоотношений в профессиональной сфере, допустим, в общении преподавателя и учащегося, или в политике — идет ли речь о выборных должностях местного масштаба или об ожидании уважительного отношения от дальних зарубежных соседей только за то, что мы представители великой нации.
Впрочем, не хочется о политике. Лучше просто обозначу интересные сюжеты, о которых было бы замечательно получить б?льшую ясность. К примеру, мне бы очень интересно было сравнить переживание времени у борца и гурмана, у художника и вора, у нытика и авантютиста. Или лучше понять ценностную природу условий, при которых происходит ускорение-замедление времени, при которых человек или окрылён и «часов не замечает», или когда человек изнемогает под его невыносимым бременем. Не только в научных целях, а и для себя лично хотелось бы уяснить, чем определяется главная установка в восприятии времени — будет ли оно казаться нависающей гильотиной, или щедро, день за днём, дарующим всё новые возможности и смыслы. Какие законы «термодинамики» действуют во времени? Существует ли в потоке времени «трение», «инерция»? Что можно в жизни человека было бы сравнить с годовыми кольцами дерева? А в жизни науки? Чем, какими ресурсами определяется содержание перемен — выцветание, тлен, энтропия или, напротив, совершенствование, расцвет, творчество? Как понимать и воспринимать парадоксы времени — допустим, несовпадение реальной и кажущейся краткости/длительности, отдалённости/близости? Ведь не случайно в старости память работает в парадоксальном режиме — человек ценностно возвращается к истокам, к тому, что формировало основы его бытия. Что странного, если для человека много повидавшего на своём веку более значимым, сравнительно с блекнущими красками повседневности, представляется что-то ушедшее в прошлое, но мощно запечатлённое в память. Парадоксально ли такое включение во время? Парадокс ли, риторическая фигура или желание выслужиться звучит в словах кого-то из высшего света о только что умершем Г. А. Потёмкине: «Славный князь Потёмкин рано умер, а жил долго» (9)?
Так или иначе, время и пространство, представляющие интерес для этики, выступают вместилищами не предметов или процессов, но прежде всего характеризуются наличием взаимодействующих субъектов и событийно-ценностным наполнением. Совпадение и расхождение точек зрения или векторов ценностной устремлённости, большая или меньшая близость жизненных установок, величина масштаба личности (общности), наличие общего и раздельного, рейтинги и иерархии — нравственная сфера наполнена и пронизана именно этими смыслами. И здесь нужно признать, что Гегелевский подход к объяснению пространства как «чистого количества» (10), для осмысления природы нравственной сферы малопродуктивен. Гораздо интересней в рамках нашего рассуждения другая мысль Гегеля. Как известно, Гегель одобрительно высказывается о том, что Аристотель находил во всех других фигурах треугольник: в квадрате, параллелограмме и т. д. Треугольник, по сути, это сведённая к простейшей определённости всякая фигура. «С одной стороны, треугольник стоит наряду с квадратом, пятиугольником и т. д., но с другой стороны,— и в этом сказывается великий ум Аристотеля,— он подлинно всеобщая фигура» (11).
Давайте, задумаемся, а нельзя ли отыскать подобную всеобщую фигуру для нравственной сферы? Какой могла бы быть базовая конфигурация, к которой сводилось бы всё многообразие нравственно значимых явлений, изучаемых этикой? Фантастическое ли это пожелание, или вполне реальное? Мне сдаётся, что многомерность пространственно-временного континуума, характеризующего межсубъектные отношения, не столь уж неохватна, чтобы пасовать перед задачей поиска универсалий. Да, жизнь куда сложней, чем то представлялось оптимистам манихеям. Они пространственно локализовали добро в направлениях на север, восток и запад. И лишь на юге для них оставалась зона зла. Сейчас мы хорошо понимаем, что и поступки, и человеческие качества, и взаимоотношения многофакторны, что не встречается одинаковых людей (впрочем и одинаковых снежинок тоже в природе не бывает!). Скажем, банальное чувство жадности уже двунаправлено: оно адресовано на объект и на предполагаемого конкурента. А что уж говорить о любви, ревности, благодарности, чувстве ответственности и прочих сложнейших состояниях человека! Неповторимы и складывающиеся конфигурации взаимоотношений между каждым живым индивидом, неповторимы и внутренние миры этих индивидов, с набором способностей, склонностей, привычек, чаяний. Но мне бы хотелось сейчас упор делать не на сложности и естественных различиях, а на возможности отыскать в мире, изучаемом этикой, нечто универсальное.
Всякий пребывающий в характеризуемой сфере нравственный субъект своей деятельностью, активным отношением к миру не только входит в готовый к обживанию пространственно-временной континуум. Сама природа нравственности предполагает, что субъекты способны разворачивать в этот континуум собственные внутренние интенции, деятельно преодолевая различие между временем и пространством. И поскольку каждый субъект этою деятельностью включен в макрокосм, микрокосм, мегакосм, есть возможность привязать к этим трём мирам основные параметры нравственного мироотношения. То есть — во-первых, выделить внутренний пространственно-временной континуум, характеризующийся отношением субъекта к самому себе. Во-вторых — отметить общение, выстраиваемые взаимоотношения с близкими, наиболее значимыми окружающими субъектами. И в-третьих,— признать наличие мира остального, с которым хочешь-не хочешь приходится в той или иной мере считаться, от которого трудно укрыться и невозможно отвернуться. Иными словами — речь идёт о трёх континуумах: МОЁ — НАШЕ — ВСЕОБЩЕЕ. Кстати, мое, наше и всеобщее имеют прямое касательство не только к пространству. Для времени, с этической точки зрения, куда важней различать не сакраментальные прошлое-настоящее-будущее, но сопоставимые с моим, нашим, всеобщим Внутреннее, Реальное И Гипервремя. Характерно, что для каждого из указанных континуумов в этике есть конкретный и очень выразительный критерий. Отношение субъекта к себе в наиболее обобщённом и сущностном смысле передаётся через категорию Достоинства. Отношение к близким может быть охарактеризовано при помощи понятия Отзывчивость, или Участие. И наконец, высшую нравственную суть отношения к остальному миру отлично выразит понятие Справедливость.
Галилей некогда дал способ физического сопряжения пространства и времени. Точнее, таким способом фиксации перемещения в пространстве через время стала скорость тела. Причём, что очень важно, появилась возможность не только лучше понять механические процессы, но и складывать, вычитать величины, характеризующие дотоле полумистические-полумифологические явления. Хочу высказать предположение, что наступивший XXI век имеет все шансы стать веком ОТНОШЕНИЙ. Не бесконечного выяснения отношений, а в первую голову всё более вдумчивого и ответственного их осмысления. Можно сколько угодно восхищённо рассуждать об очеловечивающе важной роли труда или искусства, техники или религии, об усовершенствовании в области строительства дорог, об изобретении колеса, рычага, денег, образования, медицины, электричества, телефона, интернета, но всё это и многое-многое другое не имело бы для культуры и человека никакого значения, если бы каждый из нас не был способен выстраивать отношения с миром.
Жизнь, в зависимости от личных или групповых предпочтений можно представлять себе (и осуществлять!) как борьбу, как игру, театр, рынок, инвестиционный банк, хоспис, школу, мастерскую, жизнь может казаться наградой, наказанием, испытанием, шансом. Наверное, у каждого из вариантов есть свои серьёзные основания.
Да, капля может отражать мир. Отстранённая капля и растворённая капля отразят его по-разному. Наверное, главное, чему мы можем научаться, взаимодействуя в пространственно-временном континууме нравственно-ценностных взаимоотношений,— это совместное созидание смыслов на основе достойной, участливой, справедливой жизни.