Одно дело, когда вы далеко пошли, совсем другое, когда
вас далеко послали
Старая шутка
Ad cogitantum et agentum homo natus est
(Человек рождён для мысли и действия)
Лат. изречение
Начну с того, что признаюсь: когда два дня назад Евгений Витальевич Малышкин, отвечающий за подготовку конференции, спросил меня, какое название будет у моего выступления, то я ответил, что не готов озаглавить свой текст, да и текста еще нет. Есть лишь ясное понимание того, какоймотивмною движет, когда я размышляю о Петре Васильевиче Соболеве. Этот мотив, предвижу, не очень понравится Алисе Петровне – не так давно мне было мягко выговорено по поводу моей избыточной скромности [2]. Но – что делать! – вспоминая о Петре Васильевиче, я очень остро понимаю: мы с ним люди «разных весовых категорий». Причём Пётр Васильевич, умевший быть очень прямым и избирательным, никогда этого различия не подчёркивал. Действительно, будучи человеком, который совершенно не поддаётся тематизации, он явно был не заносчив, не высокомерен, а, напротив – доброжелателен, безупречно предупредителен, заботлив. И, между прочим, наверное, именно этими своими установками на общение заставлял внутренне подтягиваться, как-то очень естественно вызывалчувство благодарности, почтения, гордости.
Вот от этого-то узелка мне б хотелось начать плести ткань дальнейшего размышления. И здесь приведу сюжет из киножурнала «Ералаш». Представьте себе:
возле подоконника стоят два паренька, Толстый и Тонкий. Лет по 12. Толстый обстоятельно очищает мандаринку и аппетитно, неспешно, долька за долькой отправляет к себе в рот. Тонкий за всеми этими действиями неотрывно глядит, и когда последняя долька скрывается за жующими щеками соседа, прочувствованно произносит: – А вот если бы у меня был мандарин, я бы с тобой обязательно поделился.
И слышит ответ: – Да, жалко, что у тебя нет мандарина…
На майской этого года конференции в Воронеже тамошний коллега, В.В.Варава рассуждал обопыте, пережив который приобретаешь готовность понять и помочь. Опыт опытом, но ваш покорный слуга возразил Вараве, – сославшись на армейскую дедовщину. Именно те бойцы, кто пережил унижения в первые недели после призыва, спустя считанные месяцы способны в свою очередь глумиться над новобранцами. То есть вопрос вовсе не в опыте. А в том, что одинаковый опытпереживаетсяразными людьми несходно.
Вот, скажем зависть (у разных людей, а иной раз и у одного и того же человека, но в разных ситуациях) бывает: тихой, мрачной, злобной, острой, глухой. – Почему? Или почему восхищение может быть: немым, шумным, искренним, деланным, невольным, высказанным и невысказанным, разделённым и т.п.? Когда, при каких условиях уважение к себе перерастает в уважение к другому? А при каких – вырождается в самолюбование? Или: когда становится несправедливой восточная пословица о том, что «в работесвоядоля кажется больше, а за столом –чужая»? Ведь тот, у кого есть дети, кто по-настоящему любил, хорошо знает обратное: хочется заслонить дорогого человека от невзгод, отдать ему лучший кусок…
Для этической рефлексиив признаниимоейсвязи с окружающим миромважно не столько то, что я завишу от других, сколько то, что другие зависят от меня.Именно отсюда следует возможный вывод о необходимости с другими считаться. А значит, одно из наикратчайших определений нравственности могло бы быть таким: «нравственность – это жизнь, рассмотренная какмоё-для-меня-и-для-других-бытие». Причём главное здесь – в союзе «и».
Впрочем ясности и однозначности в мире взаимоотношений не бывает. Специалисты отмечают, что уже в первые минуты жизни дети выражают своё чувство голода по-разному: одни через гнев, другие – через обиду [3]. И вряд ли различия эти объясняются исключительно степенью вооружённости (уж какая там вооружённость у новорождённого!), которая могла бы прояснить варианты реакции организма на ситуацию общения. Если мы вспомним, Г.Селье, выделяет ведущие реакции: атака, бегство, сосуществование. Нетрудно заметить, что мир в этом описании воспринимается преимущественно как враждебный. Но разве не может он быть (или по крайней мере восприниматься) дружественным? И разве не естественно в подобном случае относиться к нему с благодарностью, восхищением, гордостью, заботой!
Вл. Соловьёв («Оправдание добра») в своё время считал основными три нравственные способности человека: стыд, жалость, благоговение. Но непонятно, почему русским философом не принимались в расчёт гордость, презрение? Зависть и негодование? Что же мешает нам обозначить более полный «реестр» нравственно-ценностных отношений человека к миру?
Вообще говоря, нетрудно понять, что ценностно-оценочное отношение к миру реализуется в виде довольства / неодобрения, мы можем пытаться кому-то что-то посоветовать или стараемся отсоветовать, мы адресуем окружению (да и себе) требования и запреты. Иногда помогаем, а иногда препятствуем друг другу. К числу модусов, характеризующих межсубъектные взаимоотношения, очевидно, нужно отнести такие варианты, как: «Делай, что велено!», «Чего изволите?», «С какой стати?!», «Умирать, так с музыкой!», «К чертям!», «Ну и ладно!» и т.п. Да и вообще, можно, условно, говоря, встать и расставить руки чуть в стороны ладонями вверх. В одном варианте жизнь будет восприниматься как время, словно песок, сочащееся сквозь пальцы. В другом – как энергия, которую мы получаем свыше. Непонятными только остаются причины «переключения» «туда» и «обратно».
Так или иначе, модусы мироотношения можно было бы перечислять, что называется, «до пенсии». Модусы активные и пассивные: я что-то (или кого-то) использую или меня кто-то использует, я кем-то управляю или мною командуют, я восхищаюсь (возмущаюсь) или мною кто-то восхищается (возмущается), я о ком-то забочусь или обо мне кто-то заботится, мы с кем-то помогаем / мешаем друг другу, проявляем отзывчивость / надоедливость, мы завидуем / нам завидуют, мы друг другу обещаем / угрожаем, прощаем / злопамятствуем; откровенничаем / скрытничаем, тревожимся / злорадствуем, влюбляемся, ревнуем, надоедаем, теряем и вновь обретаем веру в окружающих людей. До чего же тут важно не потонуть в этих мелкотравчатых перечислениях! А с другой стороны – не сбиться не поспешные и огрубляющие обобщения.
Вполне логичным было бы принять в качестве базового упрощения основные уровни включения субъекта (нас с вами) в мир:
Плюс к указанным шести уровням даже совершенно безрелигиозный человек в состоянии присовокупить ещё один уровень отношения, предоставив возможность осваивать его людям верующим:
Я – Бог.
На каждом из этих уровней можно наблюдать положительные и отрицательные отношения. Могут происходить взаимное принятие или отвержение, везде могут складываться отношения уважительные или пренебрежительные, любовно-заботливые, благодарные или недоверчиво-злобные, обидчивые, мстительные. Самих себя люди уважают и презирают, – на крайних полюсах впадая в гордыню или уныние, доходя до предельных степеней самолюбования или самоотвержения. Те же полюса наблюдаются и в отношениях с близкими, дальними, природой, Богом.
Если семи уровней кому-то покажется много, то всё богатство межсубъектных отношений можно свести к трём уровням:
Содержание этих отношений определяется хитросплетениями потребностей:
И вполне очевидно, что любое мироотношение характеризуется силой переживаний, осознанностью и поведенческой активностью. То есть вот мы и вышли на три основных модуса человеческой жизни – homo aesthetikus (человек чувствующий), homo sapiens (человек разумный), homo faber (человек действующий).
Немалую службу в понимании нравственных модусов человека могли бы дать простейшие схемы. Давно не таю свою тягу к изобразительным пояснениям в этических поисках. Выступая в привычном репертуаре, предлагаю гордыню и уныние представить при помощи плоскости, делимой двумя векторами:
| гордыня | гордость |
| уныние | скромность |
То есть речь идёт о качествах, установках, которые могут быть объективно оправданными, положительными или же – неадекватными, неоправданными, разрушительными. Про каждую из изображённых зон можно было бы давать дополнительные пояснения. Так, с тем, что обозначено на схеме как «гордость», сопрягаются положительная самоидентификация, вера в себя, обретённое призвание, разделённая любовь, самореализованность.
«Скромность» коррелирует с тактом, уважительностью, сдержанностью, совестливостью.
Пожалуй, наиболее многовариантна «гордыня» – это и амбициозность, бравада, высокомерие, заносчивость, кичливость, напыщенность, самовлюблённость, самодовольство, самонадеянность, тщеславие, чопорность.
Хотя и «уныние» не так просто, как могло казаться на первый взгляд. В этом локусе окажутся застенчивость, неуверенность, самобичевание, самоуничижение, различные комплексы, депрессия и суицид.
Другими примерами неоправданных, разрушительных модусов мироотношения – помимо гордыни и уныния – можно назвать зависть, жадность, лень, злорадство. Причём каждое из этих понятий тоже поддаётся семантическому анализу и графической интерпретации. Но в этот раз я не буду перегружать текст и утомлять внимающую мне публику.
Обращусь опять к изначальному вопросу: почему кто-то своей непохожестью нас восхищает, а кто-то – возмущает? Один нас выводит из себя своей «неправильностью», а другой как раз, наоборот тем, что «излишне» правилен? Чем обусловлен «поворот», каковы внутренние и внешние факторы того, что именно так, а не иначе мы отзываемся на чужую радость, на чужое страдание, совершенство, изъяны, оптимизм/пессимизм, добро-/недоброжелательность?
Где страх перерастает в уважение, а где – в ненависть? Какие обстоятельства должны сложиться, чтобы обычный человек превратился в попрошайку, воришку, грабителя? В какой степени реальны объективные рассуждения о подобных процессах? Ведь известно, насколько труднопредсказуема внутренняя жизнь человека: для того, допустим, чтобы волнение в присутствии обворожительной особы переросло в досаду, иной раз достаточно увидеть у неё на ногтях неотмытый лак, или услышать из её уст грубое слово…
Установки на общение я б сравнил с игрой в рулетку. Куда, в какую лунку угодит шар – этого никто заранее не знает. Но! Число лунок, их геометрия, динамические характеристики шарика и поверхности игрового поля – вполне определимы и поддаются анализу. Если, скажем, у манихеев [4]«лунок»-вариантов для отношения к близкому было раз-два и обчёлся, то для современного человека свойственны куда более разнообразные переходы и привычны «соскальзывания» из отношения в отношение. Установки-«лунки» становятся многочисленнее и менее глубокими. Природу переходов-переключений, трансформаций из установки в установку, из типа в тип можно было бы назвать «экзистенциальной психодинамикой» [5].
В эпиграфе к тексту была приведена древнелатинская мысль, о том, что человек рождён для мысли и действия. Пришла пора вспомнить об этом высказывании, и оспорить его. Точнее – дополнить. Да, человек – это homo sapiens и homo faber. Но разве мы рождены не для того также, чтобы и чувствовать, мечтать, сомневаться, общаться! «Участное мышление» и «поступающее мышление», о которых очень убедительно писал М.М.Бахтин [6], оказываются возможны лишь в том случае, если помимо homo sapiens и homo faber человек – это ещё иh omo aesthetikus . Homo aesthetikus, человек чувствующий – это человек гордящийся, стыдящийся, сопереживающий, жалеющий, симпатизирующий, завидующий, злорадствующий. Восхищающийся и возмущающийся, презрительный и благоговеющий. Взыскующий истины и пугающийся истины. Это человек заставляющий чувствовать и не умеющий чувствовать…
Пожалуй, я пока не готов браться за серьёзное объяснение причин «переключений», «перекатывания» состояния человека с «лунки» в «лунку». Но и выявив-перечислив основные разновидности этих состояний, думается, мы уже сделаем немало. Разве не очевидна дидактичность схематического пояснения, касающегося содержания нравственных переживаний:
| зависть | восхищение |
| злорадство | сострадание |
| жесткая конкуренция | сотрудничество |
| борьба на взаимоистребление | честное соперничество |
Фундаментальным вопросом, которым должна бы заняться этика, будет не столько определение возможно более полного набора типов жизненных установок и описание их существенных различий, сколько осмыслений условий взаимопереходов, особенно переходов сознательных и произвольных. Ведь от того, способен ли, и в какой степени, человек развиваться в каждом из упомянутых модусов – homo aesthetikus, homo sapiens, homo faber – и как эти модусы проявляются в межсубъектных отношениях, принципиально зависит будущее нашей культуры, да и сама возможность продолжения жизни на Земле.
[1] Основой данного текста стало устное выступление на конференции 4 июня 2004 года.
[2] В недавно минувшем апреле, на второй день после докторской защиты Е.Н.Викторук, где мне (и без того скромному, но в тот день ещё снедаемому жуткой головной болью) довелось выступать в роли официального оппонента, А.П.В. хлёстко назвала меняремаркой. Я мог бы ответить:«От лозунга слышу», но прекрасно понимаю, что и в науке, и жизни нужныразныелюди. Что бы делалилозунгибезобращений, междометий, ремарок! Так что повода для расстройства ни из-за различия качеств, ни из-за того, как меня назвали, не обнаруживаю.
[3] Колесов Д.В. Эволюция психики и природа наркотизма. – М.: Педагогика, 1991. – С.63.
[4] да и у слушателей Нагорной проповеди – «да будет слово ваше: «да, да», «нет, нет», а что сверх этого, то от лукавого» (Мф. 5: 37).
[5] Вряд ли будет помехой то, что такой термин уже использовался, в ином контексте в книге Клаудио Наранхо «Энеа-типологические структуры личности: самоанализ для ищущего». – Воронеж: НПО «МОДЭК», 1995.
[6] Бахтин М.М. К философии поступка // Философия и социология науки и техники. Ежегодник 1984 – 1985. – М.: Наука, 1986. – С.115.